Испытывают ли животные настоящую любовь. Чувствуют ли животные боль также, как люди

На вопрос о чувствах животных без запинки положительно ответит любой, у кого есть питомец: нам не надо доказывать, что собака грустит, когда нас нет рядом, морская свинка радуется возвращению хозяина, а кошка приходит помурлыкать на колени, когда нам грустно. Ученые же не так уверены в том, что звери способны переживать, и это понятно: в лабораториях животные служат науке чем-то вроде расходных материалов, помогая искать лечение для человеческих болезней. На самом деле споры о том, есть ли у животных чувства, сравнимые с нашими, ведутся не одно десятилетие. Научный обозреватель Vox Брайан Резник резюмирует результаты исследований на эту тему.

Когда в 2011 году нейробиолог Пегги Мейсон из Чикагского университета опубликовала работу об эмпатии у крыс, она стала прорывом и заставила ученого сменить область исследований. В своей публикации Мейсон показала, что если одну крысу посадить в клетку и позволить другой бегать поблизости, то «свободная» крыса находит способ открыть дверцу и освободить сородича. Более того, она сделает это, даже если ей предложить вкусное угощение: сначала выручит товарища-крысу, а затем обе разделят десерт. Из результатов эксперимента следовало: если крысы способны на такие формы эмпатии, значит, это может быть распространенной или даже общей чертой у всех млекопитающих, а не только у людей, как мы привыкли полагать.

Выводы Мейсон, разумеется, тут же столкнулись с критикой. Биолог из Оксфордского университета Алехандро Касельник провел ответное исследование, в котором продемонстрировал , что даже муравьи вызволяют своих из заточения в некоторых ситуациях, а ведь у муравьев нет мозга в обычном для млекопитающих смысле слова. По мнению Касельника, говоря об эмпатии у крыс, ученые наделяют их чувствами и эмоциями, которые испытывают сами. Испытывает ли крыса эмоции, выручая товарку, мы не знаем.

Психолог из Американского университета в Вашингтоне Алан Силберберг также уверяет, что Мейсон увидела в своем эксперименте больше, чем должна была. По его мнению, крыса открывала задвижку из эгоистичных соображений, а не ради комфорта другого существа, – просто ей хотелось получить товарища по играм. Силберберг показал , что когда в похожем эксперименте животные не могут играть вместе после вызволения из заточения, интерес крысы-спасателя к сородичу заметно ослабевал. Кроме того, крыса, умеющая жать на кнопку, открывавшую дверцу, будет делать это, даже если это не приводит к освобождению другого животного.

Поток критики, обрушившийся на нейробиолога, не означает, что в ее работу закралась ошибка. Но он подчеркивает главную трудность, с которой сталкиваются все, кто исследует поведение животных: интерпретировать их поступки мы можем как угодно, но с достоверностью установить, что же стоит за ними, практически невозможно. Никто не может усадить крысу на диван и поговорить с ней о ее чувствах.

Исследования, пытающиеся определить, способны ли животные сопереживать, ведутся уже более полувека. В 1959 году нейробиолог из Университета Брауна (США) Рассел Чёрч выяснил , что крыса, обученная жать на кнопку, чтобы получить лакомство, не будет делать этого, если нажатие приводит к тому, что животное в соседней клетке получает удар электрическим током. Тремя годами позже исследователи Джордж Райс и Присцилла Гэйнер провели другой не слишком добрый эксперимент . Одну крысу заключили в «сбрую» и подвесили над полом клетки; боль, причиняемая таким положением, заставляла животное пищать. Другая крыса находилась в соседней клетке вместе с рычагом, который мог опустить страдающую крысу на землю. Согласно публикации, свободные крысы действительно жали на рычаг, чтобы вызволить соплеменниц из их неудобной тюрьмы. Это привело авторов работы к заключению, что поведение животных «могло соответствовать альтруизму».

Как и в случае с Пегги Мейсон, такие выводы подвергались критике современников. Так, в одной из статей, опубликованных в качестве ответа Райсу и Гэйнер, указывалось , что крысы будут жать на рычаг, чтобы вызволить что угодно, что издает неприятные звуки, в том числе неодушевленный предмет. При этом чем противнее звук, тем больше стараются животные, – беспрерывный белый шум заставлял крыс действовать активнее, чем запись писка их товарок. Следовательно, говорили ученые, нельзя считать поведение крыс эмпатией – они просто хотели прекратить звуки.

Тем не менее исследования продолжались, и в 1964 году ученые выяснили , что «большинство макак-резусов предпочтут страдать от голода вместо того, чтобы получить еду, если для этого нужно дать разряд током сородичу». Исследование также отмечало, что животные склонны к большему «самопожертвованию» – именно так квалифицировали их поведение, – если это убережет от страданий знакомых им особей. Эти находки также не смогли убедить научное сообщество в том, что животные способны к эмпатии, пишет Резник: в науке царил бихевиоризм, и любые проявления в поведении зверей биологи объясняли ответом на те или иные стимулы – поощрение, наказание, конкуренция и так далее, но только не эмоциями. Так было до начала 2000-х годов.

В начале двухтысячных генетик из Университета Макгилла (Канада) Джеффри Могил анализировал данные из тысяч экспериментов по определению болевого порога у мышей – это нужно для разработки препаратов для пациентов с хроническими болями. Порог искали так: сковывали грызуна, чтобы он не мог убежать, опускали его хвост в горячую (49°С) воду и засекали время, когда животное выдернет хвост из воды. В результатах опытов Могил заметил странность : оказалось, что у каждой следующей мыши время, которое она соглашалась терпеть дискомфорт, уменьшалось. Ученый заключил, что причина такого последовательного понижения болевого порога в том, что мыши каким-то образом передавали соплеменникам информацию об испытанной ими боли (вынутое из горячей воды животное сажали в общую клетку, из которой и брали следующего подопытного). Это подтвердили последующие эксперименты: выяснилось, во-первых, что эффект снижения болевого порога теряется, если прошедших испытание животных сажать в отдельную клетку, а во-вторых, что мыши будут острее чувствовать стресс, если окружены сородичами, которым тоже больно, причем стресс больше, если мыши ранее были «знакомы».

Макгилл опубликовал описание своих находок в журнале Science, и оно стало первым свидетельством того, что какие-то животные, помимо приматов, могут испытывать так называемое «эмоциональное заражение» – чувство-предшественник эмпатии. Еще один эксперимент канадца тем более можно расценивать как доказательство эмпатии – в нем Макгилл показал, что если заставить одну мышь страдать (подопытным вводили препарат, вызывающий боли в животе), то знакомые с ней мыши будут «навещать» больного, даже если это не сулит им никаких бонусов. При этом любопытно, что таким поведением отличались самки животных, но не самцы.

Ни один из ученых, с которыми общался журналист Vox, не пытался утверждать, что животные способны на «когнитивную эмпатию» – высшую форму сопереживания, при которой человек думает о чувствах других и настраивает в зависимости от них собственное поведение («хочет ли тот, кому больно, чтобы я подошел и утешил его?»). Однако многие исследователи утверждают, что звери вполне могут испытывать менее сложные формы эмпатии.

Эксперименты нейробиологов из Университета Эмори (США) показали , что желтобрюхие полевки (эти зверьки отличаются моногамией, то есть формируют довольно прочные пары в рамках своего сообщества) очень хорошо чувствуют стресс своих сородичей и даже пытаются утешать друг друга. Если одна полевка пережила неприятный опыт, гормоны стресса повышаются не только у нее, но у обоих особей пары. Кроме того, если один из партнеров напуган, второй придет и будет облизывать его, чтобы успокоить, – шаг, на который полевки не идут ради других соплеменников. По мнению исследователей, таким отношениям между полевками способствует окситоцин – гормон, который, как считается, у людей упрощает социальное взаимодействие, заставляя мозг обращать больше внимания на партнера. Нарушения в работе контролирующих окситоцин генов у человека приводят к трудностям в общении, а назальное введение препарата с этим гормоном помогает аутистам поддерживать зрительный контакт.

Наконец – это менее удивительно, но все же – приматы тоже проявляют чувства, похожие на человеческие. Известный голландский приматолог Франс де Валь, собравший данные о трех тысячах драках между шимпанзе,описал , как обезьяны утешают соплеменников, проигравших в стычке. Особенно заметно такое поведение у родственников.

По мнению некоторых ученых, все это свидетельство того, что мы не такие уж особенные в своих чувствах, как думали прежде. Не то чтобы животные устроены так же, как люди, – просто мы похожи на животных. Де Валь утверждает, что игнорировать проявления эмпатии у других млекопитающих ошибочно: в конце концов, если это чувство так распространено среди людей, оно должно иметь эволюционные предпосылки, а значит, вполне может в менее сложных формах иметься у менее сложных существ. Сложно себе представить, что настолько универсальная для нас черта, как эмпатия, появилась вдруг из ниоткуда на этапе разделения ветвей человека и обезьяны.

Считается, что все или почти все поступки животных объясняются инстинктами. Если же говорить об эмоциях животных, то диапазон их вроде бы неширок: испуг и страх, раздражение и гнев. А чувства доброты, печали, ненависти и сострадания? Свойственны ли они животным? Или, оценивая какие-то их реакции, мы невольно хотим увидеть в необычном проявлении чувства, свойственные нам самим?

В данной работе мы будем опираться на исследования таких ученых как Шеррингтон, Ланге, Хебб, Джеймс, Мак-Фарленд, Жане, Гриффин и др.

Актуальность данной темы заключается в том, что эмоции и чувства наименее разработанная область зоопсихологии, поскольку на пути их исследования стоят принципиальные трудности.

Цель работы: раскрыть факты, свидетельствующие о наличие эмоций у животных и показать роль эмоций в их жизни.

Исходя из данной цели, были поставлены следующие задачи:

1. Изучить и проанализировать литературные источники, а также материалы Всемирной сети Интернет, посвященные данной теме.

2. Показать роль эмоций в жизни животных.

3. Раскрыть факты, свидетельствующие о наличие эмоций у животных.

Глава I. Роль эмоций в жизни животных

Анализ литературы, посвященной данной теме, показывает, что старые антропоцентричные теории приписывают способность чувствовать исключительно человеку, однако новые эксперименты доказывают, что высшие животные любят, получают удовольствие и чувствуют себя подавленными, так же, как и мы.

Эмоция, как и другие виды психической деятельности, возникла и развилась в процессе эволюции. Следовательно, на каком-то этапе эволюции она явилась важным приспособительным фактором.

Жизнь животных, в том числе и предков человека, отличается одной важной особенностью: неравномерностью нагрузок. Периоды крайнего, максимального (а может, и сверхмаксимального) напряжения чередуются с периодами относительного покоя и расслабленности.

В этом, по-видимому, одно из существенных отличий животных от представителей растительного царства. Растения добывают питание с помощью листьев и корневой системы более или менее непрерывно. Если и существуют колебания, то они обусловлены фотопериодичностью, сезонностью, то есть приспособлением обменных процессов к каким-то внешним ритмам. Но зато растение навеки приковано к месту своего обитания. А способность свободного перемещения в пространстве есть свойство высших проявлений жизни, и оно связано с апериодичностью, с кратковременностью и неравномерностью действия раздражителей, с «импульсным» характером нагрузок и питания. Если растение питается почти непрерывно, то у животного периоды приёма пищи и особенно воды чрезвычайно непродолжительны. Они составляют очень малую часть «распорядка дня» животного.

Во время охоты и преследования добычи, в схватке с сильным хищником, угрожающим жизни, или в момент бегства от опасности от животного требуется большое напряжение и отдача всех сил. Критерии экономности здесь оказываются несостоятельными. Животному требуется развить максимальную мощность в критической для него ситуации, пусть даже это будет достигнуто за счёт энергетически невыгодных, неэкономичных процессов обмена веществ.

Ситуация сравнима с работой двигателя военного корабля. Мощность его, допустим, 30 тысяч лошадиных сил, но конструкция предусматривает возможность форсирования до 50 тысяч лошадиных сил. При этом происходит быстрое изнашивание двигателя и непомерно большое расходование топлива. Поэтому в обычном походе такое форсирование двигателя не допускается. Однако в бою, когда речь идёт о жизни и смерти, оно абсолютно необходимо. В чрезвычайных обстоятельствах физиологическая деятельность животного также переключается на работу в «аварийном режиме». В этом переключении и состоит первоначальная физиологическая и адаптивная роль эмоций. Поэтому эволюция и естественный отбор закрепили в животном царстве это психофизиологическое свойство.

Возникает вопрос: почему в процессе эволюции не развились организмы, которые постоянно работали бы на таких «повышенных мощностях»? Ведь им не нужен был бы механизм эмоций для приведения организма в боевую готовность, так как они всегда находились бы в состоянии «алертности». Ответ ясен из сказанного выше. Состояние боевой готовности связано с очень высокими энергетическими затратами, с неэкономным расходованием питательных веществ. Таким животным понадобилось бы огромное количество пищи, и большая её часть пропадала бы зря, расходовалась бы впустую. Для живого организма это невыгодно: лучше обладать низким уровнем обмена веществ и умеренной силой, но при этом иметь «аварийные механизмы», которые в надлежащий момент переключат организм на функционирование в ином, более интенсивном режиме, то есть позволяют развивать более высокую мощность, когда в этом есть действительная необходимость.

Существует и другая функция эмоций – сигнальная.

Эмоция голода заставляет животное искать пищу задолго до того, как истощатся запасы питательных веществ в организме.

Эмоция жажды гонит животное на поиски воды, когда запасы жидкости в организме ещё не исчерпаны, но уже оскудели, стали ниже некоторого «сигнального» уровня.

Боль сигнализирует животному, что его живые ткани повреждены и находятся под угрозой гибели.

Ощущение усталости и даже изнеможения появляются значительно раньше, чем подходят к концу энергетические запасы в мышцах. И если усталость снимается могучей эмоцией страха или ярости, то организм животного после этого в состоянии проделать ещё весьма значительную работу.

Значит, усталость лишь сигнализирует животному об израсходовании части его энергетических ресурсов и накоплении продуктов их распада.

Как видим, роль эмоций в жизни животных огромна. В этом состоит биологическая целесообразность эмоций как механизма уравновешивания, приспособления к окружающей среде.

Слово «целесообразность» не должно сбивать с толку и внушать ложный вывод, что эмоции были якобы созданы специально для какой-то цели. Просто наличие эмоционального механизма оказалось выгодным для животного, и естественный отбор, действуя с непреодолимой силой на протяжении многих поколений, закрепил это свойство как важное и полезное. Но в отдельных конкретных ситуациях эмоции могут быть и вредными, приходя в противоречие с жизненными интересами животного. Так, эмоция ярости помогает хищнику, удесятеряя его силы в момент преследования добычи. Но эта же эмоция ярости зачастую приводит его к гибели, лишая осторожности и осмотрительности. Здесь осуществляется закономерность, которая присуща любому биологическому механизму приспособления: в общем итоге механизм этот способствует выживанию вида, но в частных проявлениях – не всегда полезен, а иногда и вреден.

Глава II. Эмоции у животных

Здоровые животные, бегая, прыгая и играя, чувствуют удовольствие и всем своим видом показывают, что они счастливы. Наблюдатели за дельфинами видели, как плавая синхронно, прыгая и плавая наперегонки, дельфины выражают радость бытия. Очевидно, что многим животным нравится играть, и они используют любую возможность для игр с себе подобными. Можно объяснить с эволюционной точки зрения то, что щенкам нравится играть, потому что это помогает им развить навыки, которые впоследствии им пригодятся. Тем не менее, очевидно, что они зачастую играют просто из удовольствия играть. Игривое животное старается вовлечь в игру другое, находящееся поблизости. Если другое животное отказывается, ищут другого товарища для игр. Если такого нет, животные способны играть с любой вещью, и даже со своим собственным хвостом. Иногда радость игры заражает других, и вся стая включается в игру. Этолог Марк Бекофф наблюдал веселые прыжки лося на снегу, который прыгал, как акробат, без устали и с видимым удовольствием от прыжков. Несмотря на то, что было полно свежей и сочной травы совсем недалеко, он предпочитал развлекаться на снегу. Даже буйволы любят скользить на льду, издавая радостное мычание.

Слоны могут жить около 60-ти лет, в течение которых у них 6 раз сменяются зубы. Потеряв последний зуб (не позднее 65 лет), они не могут есть и умирают от голода. Слоны живут в матриархальных семьях, состоящих из нескольких взрослых самок и их детенышей, самая старая самка в стаде является матриархом. Но их социальные отношения выходят за рамки семейного клана. Когда две знакомые друг другу семьи встречаются в саванне, они приветствуют друг друга с явным удовольствием, шевеля ушами, трогая друг друга клыками и издавая громкие звуки своим хоботом. Матриархи здороваются друг с другом, и каждый индивидуум с радостью приветствует всех знакомых из другой семьи. Цинтия Мосс, которая провела 30 лет, наблюдая за семьей диких слонов в Амбросели (Кения), пишет: «Я все еще прихожу в возбуждение каждый раз, когда вижу одну из церемоний семейных приветствий». ‘Даже тогда, когда я выступаю сугубо как ученый, у меня не появляется сомнений в том, что слоны радуются, видя снова друг друга. Может быть, это не то же самое, что и человеческая радость, и не может быть приравнена, но это слоновья радость и она выполняет очень большую роль в их социальной системе»

Крысы, так же как и люди, выделяют допамин, когда приходят в возбуждение. В людях эмоциональное состояние связано с присутствием определенных нейропередатчиков (молекул, которые служат для сообщения одних нейронов с другими через синапсис). В частности, наши состояния возбуждения и удовлетворения характеризуются тем, что в теле присутствуют большие дозы допамина. Невролог Стивн Силвей обнаружил, что, когда крысы играют, их мозг выделяет большие дозы допамина. Они находят игру возбуждающей, и даже предвосхищают ее: они более активны и возбуждены, когда их несут в место игр. Тем не менее, если им ввести вещество, блокирующее допамин, это поведение прекращается. Другой невролог, Яаак Панскепп, обнаружил, что крысы, играя, также производят эндорфин, как и мы. Гормон окситоцин, который играет роль в сексуальном поведении и в привязанности среди людей, также присутствует в полевых кротах, ухаживающих друг за другом и образующих семью.

В действительности, любовь между животными, которые не являются людьми, не сводится к брачным играм и совершению полового акта. Есть также моменты нежности, избрания партнера, создание постоянных отношений. Вороны «влюбляются» и создают долговременные пары, как уже описал В.Хейнрих. Также В.Вюрсиг описал брачные игры среди китов около полуострова Вальдес, в Аргентине. Во время брачных игр самец и самка дотрагиваются друг к другу своими плавниками, поглаживают друг друга, переплетают хвосты, плавают вместе, выпрыгивают из воды одновременно. Матери, перевернувшись на спину, поднимают детенышей на живот. Киты даже приглашали наблюдателей присоединиться к игре, что было уже небезопасно, и поэтому мы должны были удалиться на большой скорости. Во всяком случае, видя их ухаживания и постоянные игры, казалось, что они очень веселятся.

Кроме радости, животные чувствуют жалость, депрессию и даже скорбь. Этологи, которые провели много времени со слонами, как Цинтия Мосс и Джойс Пул, научились узнавать многочисленные эмоции, даже удивительное понимание смерти и выражение скорби по случаю потери членов семьи слонов.

Когда слон умирает, все стадо скорбит несколько дней. Согласно Цинтии Мосс, «кажется, что они имеют понятие о смерти. Возможно, это является самой удивительной характеристикой. В отличие от других животных, слоны узнают трупы и скелеты. Они не уделяют внимания останкам других животных, но всегда реагируют, видя труп слона». Видя останки слона, вся семья останавливается, их тела напрягаются. Сначала они приближают свои хоботы, чтобы обнюхать останки, потом щупают и передвигают кости, особенно череп, как будто они стараются узнать умершего. В некоторых случаях они узнают по останкам умершего, и бросают землю и листья на останки.

Когда слон агонизирует, его близкие находятся рядом. Когда он умрет, прежде всего, они постараются оживить его, потом, когда они смиряются с неизбежностью, слоны остаются рядом с телом, с нежностью трогая его хоботами. После многочисленных наблюдений этого поведения, Пул утверждает, что «нет никакого сомнения, что слоны переживают очень глубокие чувства и имеют какое-то представление о смерти».

Смерть слона воздействует на все стадо. Если речь идет о детеныше, его мать несколько дней подряд скорбит рядом с трупом, и даже пытается его переносить при помощи хобота и клыков. Другие взрослые члены группы остаются рядом с ней и замедляют ход, они могут оставаться несколько дней рядом с умершим детенышем, склонив головы и свесив уши, молчаливые и подавленные. Маленьким слонам, которым пришлось быть свидетелями убийства своих матерей, похоже, снятся кошмары, и они с криками просыпаются. Когда погибает взрослый слон, другие слоны пытаются его поднять и не отходят от тела, пока тело не начнет разлагаться. Иногда они отгоняют от тела падальщиков и пытаются закрыть тело листьями. Смерть матриарха семьи вызывает всеобщую скорбь и может привести к распаду группы. Это поведение помогают охотникам и браконьерам убивать слонов. Если они убивают одного представителя стада, можно покончить со всем стадом, потому что остальные не только не убегают, но и стараются остаться рядом с убитым.

Английский приматолог Джейн Гудейл, которая провела много лет среди шимпанзе, смогла наблюдать в них эмоции и чувства различного характера, самое крайнее любопытство и самая крайняя нежность, самая разрушительная агрессия и скорбь по поводу потери близкого члена семьи. Один пример: Флинт, молодой и здоровый шимпанзе, был очень зависим сентиментально от своей матери, матриарха Фло, которая умерла в возрасте 50-ти лет. Флинт очень переживал, и был в не состоянии принять ее смерть. Он отказался оставить труп матери, долгое время сидел рядом, держа ее за руку и издавая жалобный стон. Флинт оставлял труп только на ночь, чтобы забраться в гнездо, где он был рядом с матерью в ту последнюю ночь, когда она умерла. Он оставался в гнезде, неотрывно глядя на труп. Он был так удручен, что даже отвергал еду, которую ему приносили его братья и сестры. Он худел все больше. Через три недели Флинт свернулся клубочком и умер.

Не только слоны и шимпанзе скорбят. Конрад Лоренц отметил, что грусть, которую выражают гуси, очень похожа на грусть детей, и проявляется также: свешенная голова, проваленные глаза: Самки морского льва впадают в отчаяние, когда видят, как их детенышей пожирают касатки: кричат, стонут и скулят, скорбя о их смерти. Даже дельфины, парадигма радости жизни, могут умереть от стресса, как происходит с некоторыми экземплярами во время дрессировки. Это привело Рика О Барри, самого знаменитого из дрессировщиков этих животных, оставить дрессуру.

Чарльз Дарвин, который в 1872 году опубликовал «Выражение эмоций в человеке и животных», совершенно не сомневался, что животные обладают чувствами. Тщательные наблюдения, проведенные им о разных способах, которыми животные, люди и не люди, выражают эмоции, включая весь репертуар нахмуренных бровей, положения ушей, формы открытия рта, движений хвоста, положение шерсти, положений тела, звуки (мурлыканье, стоны) и другие жесты, наблюдения, которые до сих пор в большей части верны. Действительно, эмоции животных очень прозрачны и мы можем определить их с легкостью, если знаем расшифровывать их знаки.

Собаки и волки выражают свои чувства посредством широкого репертуара поз и звуковых сигналов, а также лицевой мимики и запахом. Волки лают, чтобы оповестить о присутствии чужаков на территории. Собаки, когда засекают присутствие незнакомцев, начинают беспокоиться и оповещают об этом громким и продолжительным лаем. Волки воют, чтобы собрать стаю и направить ее во время охоты. Члены стаи, находящиеся вдали друг от друга, сближаются и начинают выть хором, что усиливает социальные отношения в группе перед атакой. Собаки, оставшись одни, тоже воют, собирая свою «стаю» (их человеческого хозяина). Кроме того, они скулят, когда им причиняют боль, когда они разозлены и в то же время напуганы, они угрожающе рычат. Если их агрессивность увеличивается, они подбирают губы и показывают клыки, не переставая рычать. Движения хвоста тоже очень хорошо передают эмоциональное состояние. Хвост собаки очень выразителен. Когда ей страшно, она поджимает хвост и держит его меж задних ног, не позволяя своим анальным железам выделять сигналы. Таков также жест подчинения, который принимают волки, когда проходят рядом с доминантом. И, наоборот, когда собака чувствует себя уверенно и агрессивно настроенной, она жестко поднимает хвост. Если она довольна, но неуверена (что часто бывает в присутствии хозяина), она мягко повиливает хвостом.

Во время первой половины 20 века психология поведения попыталась применить позитивистский метод в изучении поведения, не рассматривая эмоции. Тем не менее, в последние годы появилось очень большое число книг по этологии и неврологии, которые отвергли исключительно поведенческую методологию и признали чувства у животных.

В 1996 году Сюзан МкКарти и Джефри Массон собрали обширную этологическую документацию в книге «Когда слоны плачут», невролог Жозеф Ле Ду опубликовал «Эмоциональный мозг», строго научное исследование невромеханизмов эмоций. Панксепп начал новую веху в 1998 книгой «Affective Neuroscience: The Foundation of Human and Animal Emotions». В 2000 году появились "Infant Chimpanzee and Human Child: Instincts, Emotions, and Play Habits" (N.Ladygina-Kots and F. De Waal), сравнение чувств и детских игр шимпанзе и человека, и важнейшая антология биолога Марка Бекоффа, «The Smile of a Dolphin: Remarkable Accounts of Animal Emotions», где более чем 50 исследователей представляют результаты своих полевых исследований. Известный журнал Bioscience опубликовал в октябре 2000 г. обширное изучение об эмоциях животных, полное ссылок на многочисленные случаи ситуаций, в которых те проявляли свои чувства. До этого времени эти наблюдения игнорировались специалистами по поведению животных, которые называли их анекдотичными. Но, как указывает Бекофф, «множество анекдотов является фактом». И факты настолько многочисленны, что не могут быть игнорируемы. Согласно представлениям Джеймса Ланге, чувство возникает в результате восприятия изменений своих собственных внутренних органов. Субъективное переживание есть следствие, а не причина мышечных, висцеральных изменений. Но эту теорию простыми опытами опроверг Шеррингтон. Перерезав чувствительные пути, ведущие от внутренних органов в мозг, он прекратил связь внутренних органов с мозгом. При этом эмоциональное поведение не нарушалось. Правда, доводы Шеррингтона тоже вызвали возражения. Автор книги «Организация поведения» Дональд Хебб считает, что опыты Шеррингтона ничего не доказали, так как в них речь идёт об эмоциональном поведении, а не о субъективном переживании. Точка зрения Хебба кажется ошибочной, потому что он неправомерно отрывает эмоциональное поведение животных от эмоционального переживания. На самом деле первое служит вполне адекватным показателем второго. Кэннон экспериментально доказал роль зрительных бугров (таламуса) в формировании эмоций и показал, что эмоциональное переживание возникает при раздражении этих бугров. Бэрд дополнил теорию Кэннона, указав, что субъективное переживание возникает лишь при распространении возбуждения с таламуса на кору головного мозга. В последние годы Линдслей привлёк к объяснению эмоций ещё и ретикулярную формацию (сетевидное образование стволовой части мозга), а Пейпез – лимбическую систему.

Так как животные чувствуют удовольствие и боль, мы можем поставить себя на их место и понять их эмпатически, мы можем сочувствовать им, хотя мы не можем сочувствовать грибу, камню или машине, так как те, не имея нервной системы, не имеют эмоций. Известно, что женщины, в среднем, лучшие наблюдатели, чем мужчины, и более тонко понимают оттенки чужих эмоций. Поэтому неудивительно широкое присутствие женщин среди профессиональных этологов, как приматологи Джейн Гудейл, Диана Фоссей и Бируте Гальдикас, или уже упоминавшиеся Цинтия Мосс и Джойс Пул, изучающие слонов. Женщины проявляют большее сочувствие, большее понимание и нежность к животным и их страданиям. Кроме того, они чаще принимают участие в движениях по защите животных.

В Швеции свиньи, коровы и куры защищены законом.

Французская писательница Маргерит Йорсенер написала большую часть международной декларации прав животных. Шведская писательница Астрид Линдгрен была движущей силой движения, которое привело парламент ее страны провозгласить законы, призванные защитить права коров, свиней и кур. Даже в испанской королевской семье Королева более чувствительна к страданиям животным, чем Король, который нередко присутствует на публичном истязании быков на корридах.

Возрастающее признание учеными эмоций животных и их способности чувствовать удовольствия и муки являются движущей силой, которая приводит в наши дни к моральной революции, затрагивая все аспекты нашего отношения к природе. Очень показателен тот факт, что престижный университет США, Принстон, призвал возглавить новую кафедру этики Питера Сингера, известного защитника прав животных.

Во всяком случае, развивая только искусственный, абстрактный, виртуальный мир мы ставим под угрозу наши корни, связывающие нас с жизнью и чувством реальности.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Обобщая все вышеизложенное, следует отметить, что задачи, поставленные в данной работе – выполнены.

Изучено и проанализировано семь основных литературных источников, посвященных заявленной теме; кроме того, в процессе работы были проработаны материалы, взятые из Всемирной сети Интернет.

В первой главе работы показана роль эмоций в жизни животных.

Во второй – раскрыты факты, свидетельствующие о наличие эмоций у животных.

В качестве основного вывода данной работы следует отметить, что фактов и наблюдений, говорящих о богатой палитре эмоций в животном мире, множество. И, в конечном счете, дело сводится к обобщению этих фактов, к научным умозаключениям. Разумеется, из одних и тех же фактов нередко делаются самые различные выводы. Увы, не последнюю роль играет здесь и известный афоризм: «Результат зависит от точки зрения». От утвердившихся взглядов, от общепринятого мнения. А порой и от ложной исходной позиции ученого. «Нет ничего опасней для новой истины, как старое заблуждение». Наверное, эти слова Гете всегда будут справедливы в познании мира. В основе психической деятельности животных, бесспорно, лежит механизм рефлекса – инстинктивная ответная реакция организма на какие-то воздействия. Но разве мы не видим во многих случаях того, что выходит за рамки инстинкта? Нередко на этот вопрос следует привычный отрицательный ответ. Необычный факт отвергается только потому, что противоречит традиционному взгляду. А сомнения остаются, поскольку утвердившиеся объяснения необычных случаев поведения животных далеко не всегда убеждают.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Годфруа Ж. Что такое психология. В 2-х т. Т. 1. М.: Мир, 1996. – 496 с.

2. Джеймс В. Психология. – СПб.: Знание, 1916. – 240 с.

3. Ланге Г. Душевные движения. – СПб.: Питер, 1996. – 180 с.

4. Лурия А. Р. Лекции по общей психологии. – М.: Мир, 1977. – 320 с.

5. Мак-Фарленд Д. Поведение животных. – М.: Мир, 1988. – 517 с.

6. Палмер Д., Палмер Л. Эволюционная психология. Секреты поведения Homo Sapiens. – СПб.: Прайм-Еврознак, 2003. – 384 с.

7. Таранов П. С. Универсальная энциклопедия аргументов. Спорные истины. В 2-х т. Т. 2. – Висагинас: Альфа, 2000. – 656 с.

Может быть, да; а может быть, и нет. Но это не имеет значения, чувствуют ли они также или нет.

Единственное, что имеет значение, могут ли они чувствовать боль; любое живое существо, которое способно чувствовать боль, заинтересовано в том - предпочитает или желает - чтобы не испытывать боль. Не имеет значения, чувствует ли животное боль также, как человек, или даже также, как другие представители того же биологического вида.

Частью нашего общепринятого мнения является то, что животные, как и мы, чувствуют боль и мы все заинтересованы в том, чтобы ее не испытывать. Хотя есть люди, которые скажут что-то наподобие: «животные не чувствуют боли», или «у животных нет чувств», никто действительно так не думает. В конце концов, у нас уже сотни лет существуют законы, требующие «гуманного» обращения с животными. Эти законы могут быть очень неэффективными, но они написаны, потому что мы все признаем, что животные чувствуют боль, что они могут страдать и у них есть чувства. Ведь у нас нет законов, требующих «гуманного» обращения с деревьями и камнями.

Однако, есть люди, которые скажут, что, хотя животные чувствуют боль, они не чувствуют ее так, как люди. И что? Мы не знаем, все ли люди одинаково чувствуют боль. Вы можете не чувствовать боль также, как чувствует ее ваш друг, но вы оба заинтересованы не испытывать боль независимо о того, как каждый из вас ее переносит. Вот то, что важно: то, что вы можете испытать опыт, который вы получать не хотите. Не имеет значения, что другой человек испытывает боль иначе, чем вы. Важно то, что она также способна испытать опыт, который не хочет иметь. Вы и она похожи - как бы по-разному вы ни чувствовали боль - в том, что вы оба можете получить опыт, который никто из вас получать не хочет. У вас одинаковый интерес, даже если сам опыт различен.

Тоже самое является правдой и применительно к животным.

На самом деле, люди и все животные, которых мы обычно используем для еды, исключая, возможно, моллюсков, таких как клемы и устрицы, все наделены способностью к ощущениям. Это означает, что они обладают субъективным чувственным осознанием; у них есть способность к чувствованию или восприятию через ощущения. Люди и животные все похожи в этом отношении: все они способны испытывать боль; они все являются существами, заинтересованными в том, чтобы не испытывать боль. Этот интерес всегда один и тот же, даже если опыты этой боли сами по себе различны.

Нам следует добавить, что есть тенденция думать, что люди страдают больше, поскольку они более сложны в интеллектуальном плане. Может быть, да; может быть, нет. Вполне может быть так, что животные страдают больше из-за умственных различий с людьми. Визит к стоматологу, хотя и болезненный, может представлять из себя значительно меньшее страдание и стресс, чем визит собаки к ветеринару. Человек знает, что боль скоро закончится, и понимает причину, по которой ее причиняют; собака не понимает, и это может сделать страдания собаки более тяжкими.

Наконец, имейте в виду, что, когда мы протестуем против того, что сделал Майкл Вик, мы делаем это не потому, что считаем, что собаки чувствовали боль точно также, как люди. Мы знаем, что собаки чувствуют боль, и наше моральное негодование по поводу того, что сделал Майкл Вик, не зависит от нашего мнения, что собаки и люди чувствуют боль одинаково. Главное, что собаки могут чувствовать боль, а не то, как они чувствуют боль. Наши общепринятые взгляды говорят нам, что эту боль невозможно оправдать морально, если у нас нет веского основания ее причинить. Наше моральное обязательство не связано с похожестью опыта; оно связана только с похожестью интереса. И все чувствующие существа одинаково заинтересованы в нежелании испытывать боль и страдания, насколько бы разным не был этот опыт. Обязательство не причинять боль и страдание без веского основания ни в коем случае не связано с фактическим опытом конкретного существа; это моральное обязательство уважать интерес, который есть у всех чувствующих существ.

Человек, так уж складывалось, на всем протяжении существования гуманистической цивилизации считает себя венцом творения. Боль, надежда, эмоции и чувства, как считается, доступны только человеку. Рене Декарт и вовсе считал, что животные даже боль ощущать неспособны: он проводил опыты над несчастными зверьками, намеренно истязая их, и говорил, что крики и визг обезумевших от боли подопытных – это примерно то же самое, что и шум у сломавшегося механизма.

Тем не менее, любой человек, который общается постоянно , прекрасно знает, насколько сильные и глубокие чувства они способны испытывать. Возможно, в древности люди понимали это немного лучше, ведь не зря именно животные символизируют различные человеческие качества характера.

Животные много раз доказывали, что способны испытывать подлинную любовь и преданность к хозяину. Всем известны случаи, когда умирали без хозяев от тоски, просто переставая есть. Видя подобные проявления подлинного чувства, можно засомневаться лишь в том, способен ли испытывать настоящую любовь человек.

Наблюдения за группами животных подтверждают, что они точно так же привязываются друг к другу, как и люди. Особенно хорошо это заметно на примере , поведение которых людям обычно с легкостью удается интерпретировать.

Ученых потряс случай в камерунском зоопарке: одна из шимпанзе по имени Дороти умерла от сердечного приступа. Тогда остальные обезьяны обнялись, утешая друг друга и демонстрируя горестные переживания.

Даже в жизни тех животных, которые проявляют свои чувства не самым понятным человеку образом, любовь и привязанность играет не менее важную роль. Эксперименты показали, что при встрече с друзьями люди расслабляются, и их сердцебиение замедляется. То же самое происходит и с другими общественными животными, например, особенно явно это можно наблюдать , которые чувствуют себя лучше рядом с друзьями в стаде.

Что говорит на этот счет нейробиология

Чтобы доказать, что природа чувств не отличается от человеческой, можно привести в пример исследования «гормонов любви»: окситоцина и дофамина. Эти гормоны регулируют чувства и социальное поведение у животных точно так же, как и у человека. Под влиянием окситоцина люди становятся добрее и внимательнее, но только к тем, кого они считают « ». Результаты исследований подтвердили, что у животных действие этого гормона абсолютно аналогичное.

Признать, что животные способны испытывать такую же любовь, как и люди, последним мешает только высокомерие.

А вот за супружескую любовь отвечает гормон дофамин. В мозге обоих партнеров под влиянием этого гормона происходят изменения, после которых они реагируют на свою «вторую половинку» особым образом, не интересуясь больше другими особями. Механизм действия дофамина, как нейробиологическая основа любви, одинаков и для животных, и для .

Так как способность выражать эмоции, по-видимому, прису­ща только млекопитающим, возможно, что она играет важную роль в развитии высших нервных функций у этих животных.

В этом разделе мы сначала рассмотрим данные о нервном субстрате эмоций, а затем попытаемся оценить значение этих данных, в частности для понимания мотивации.

Гипоталамические механизмы. В конце прошлого века бла­годаря работам Феррье (Регпег) и других исследователей бы­ла составлена карта двигательных областей коры больших по­лушарий (см. гл. 22), и это послужило толчком для изучения эффектов электрического раздражения глубинных структур мозга. Высшим достижением на этом раннем этапе явились результаты, полученные У. Гессом (Незз) из Цюриха: в 1928 г. он показал, что.раздражение гипоталамуса у кошек (см. (рис. 29.4) может сопровождаться агрессивным поведением с внеш­ними признаками ярости или оборонительным поведением с проявлениями страха. Примерно в это же время гарвардские исследователи У. Кэннон (Саппоп) и его студент Ф. Бард (Ваге!) изучили влияние перерезок на разных уровнях голов­ного мозга на поведение кошек. Они нашли, что после перерез­ки выше гипоталамуса (см. рис. 29.4), т. е. удаления перед­него мозга (коры и базальных ганглиев) и таламуса, животное становится.раздражительным и на самое незначительное воз­действие отвечает реакцией ярости (оскаливает зубы, шипит и выпускает когти). Эта реакция сопровождается и вегетатив­ными изменениями - частота сокращений сердца возрастает, шерсть встает дыбом. Однако подобная реакция явно проте­кает без сознательного компонента естественного агрессивного поведения, так как порог ее возникновения низок, а сама она ■носит "некоординированный характер и не направлена на "кон­кретный объект. В связи с этим такая агрессивная реакция бы­ла названа «ложной яростью». Последнее выражение весьма удачно: в самом деле, мы вправе ожидать, что поведение кош­ки, лишенной всего переднего мозга, будет несколько «неосмыс­ленным»! После перерезки чуть ниже гипоталамуса реакция ложной ярости исчезает.

Данные Гесса и Кэннона позволили твердо установить важ­ную роль гипоталамуса во внешних проявлениях эмоциональ­ного поведения. При этом гипоталамус управляет как сомати­ческими реакциями (сокращениями лицевой мускулатуры и мышц конечностей), так и вегетативными (функцией желез и мускулатуры внутренних органов - через автономную нервную систему). Из двух отделов вегетативной нервной системы при сильном эмоциональном возбуждении в действие приводится лишь один, а именно симпатический (это было впервые опи­сано Кэнноном). Реакции ярости или страха сопровождаются повышением уровня адреналина и норадреналина в крови, уча­щением ритма сердца, пилоэрекцией, перераспределением кро­вотока в пользу мышц и головного мозга, расширением зрач­ков и т. д. Благодаря всем этим эффектам общая активация достигает наивысшей точки, подготовляя животное к интенсив­ной физической деятельности, необходимой для выживания.

В дальнейшем к этой общей картине был добавлен ряд де­талей. Важным шагом вперед явились работы Дж. Флинна (Р1упп) и его сотрудников из Йельского университета, нача­тые в 60-х годах. Путем избирательной стимуляции отдельных участков гипоталамуса у бодрствующих кошек и тщательного наблюдения за их поведением эти авторы смогли различить аффективную агрессию и «хладнокровное» "нападение. Для это­го они помещали в одну клетку кошку и крысу и изучали влияние раздражения гипоталамуса на поведение кошки. При стимуляции различных участков можно было выявить две разновидности нападения (рис. 29.5). При аффективной атаке у животного отмечаются многие признаки активации симпати­ческих механизмов, эмоционального возбуждения и ярости. Кошка набрасывается на крысу с выпущенными когтями и ши­пением, хотя обычно не пускает в ход зубы, если стимуляция не продолжается. Напротив, при «хладнокровном» нападении

Рис. 29.5. Два типа нападения кошки на крысу. А. Аффективное нападение. В. Спокойное нападение. (Р1упп, 1967.)

кошка без каких-либо звуков или внешних эмоциональных проявлений ловит крысу и хватает ее зубами. Это сходно с обычным поведением кошки при ловле добычи. Если вам до­велось увидеть фильм об охоте гепардов на газелей Томсона в Африке, вы вспомните, что хищники в этом случае тоже за­нимаются своим делом совершенно хладнокровно.

Таким образом, мы можем, по-видимому, различать хищни­ческое поведение, при котором активация вегетативной нервной системы может не сопровождаться внешним проявлением эмо­ций, и агрессивные демонстрации, при которых некоторые ком­поненты хищнического поведения проявляются в усиленной форме и служат для устрашения в борьбе за первенство или за территорию.

Из предыдущих глав мы узнали, что в гипоталамусе имеют­ся нервные структуры, .контролирующие такие виды активности, как пищевое, питьевое и половое поведение, а также эндокрин­ные и вегетативные функции. Теперь же мы можем добавить к этому структуры, ответственные за выражение эмоций. То, что все перечисленные механизмы тесно связаны с эмоциями, в какой-то степени логично. Различные формы поведения мо­гут сопровождаться эмоциями (например, нападение - яростью) или приводить к возникновению эмоций (например, при.потреблении лищи - к удовлетворению или неудовлетворен­ности); кроме того, эмоции могут быть первичной движущей силой поведения (скажем, страх может побуждать к бегству) (см. ниже). Однако следует подчеркнуть, что все эти механиз­мы в известной мере самостоятельны; можно, например, заста­вить животное напасть на жертву и схватить ее зубами, но при этом оно не всегда будет поедать свою добычу. Детальный анализ всех этих взаимоотношений сложен, так как различные центры гипоталамуса расположены очень близко друг к другу и, как мы уже отмечали, через этот отдел проходит множество нервных.путей.

Лимбическая система. Как мы видим, в гипоталамусе нахо­дится центр или группа центров, ответственных за выражение эмоций. Согласно нашей терминологии, гипоталамус можно на­звать элементом (или группой элементов) распределенной си­стемы. Рассмотрим теперь остальные части этой системы.

Из структур, контролирующих выражение эмоций, с гипо­таламусом наиболее тесно связан средний мозг - отдел, лежа­щий непосредственно позади гипоталамуса (см. рис. 29.4). При повреждениях среднего мозга блокируется агрессивное по­ведение, вызываемое стимуляцией гипоталамуса. Раздражение же среднего мозга само.по себе может привести к такому по­ведению даже после хирургического отделения гипоталамуса от других частей головного мозга. Все это показывает, что многие нервные механизмы, ответственные за агрессивное по­ведение, находятся в среднем мозге и нижележащих отделах. В соответствии с общим представлением об иерархической ор­ганизации движений, мы можем думать, что нервный субстрат двигательной активности локализуется в стволе головного моз­га и спинном мозге, а гипоталамус главным образом иниции­рует и координирует эту активность. Ввиду тесных взаимоотно­шений между этими функциями гипоталамуса и среднего моз­га Валле Наута (\У. Ыаи1а), в то время работавший в Уолтер- Риде, пришел к мысли, что эти отделы ЦНС, регулируя вис­церальные функции и эмоциональное поведение, действуют как единое целое. Он дал им название септо-гипоталамо-мезенце- фального континуума (см. гл. 25). Эта объединенная структура практически полностью совпадает с участками, связанными с медиальным пучком переднего мозга.

Каковы отношения этой глубинной системы с другими от­делами головного мозга? Единственная стройная концепция, учи­тывающая все многочисленные я сложные связи, была выдви­нута в 1937 г. чикагским исследователем Дж. Папесом (Рарех). Нам следует обсудить эту концепцию, прежде чем мы перей­дем к более поздним данным.

Будучи невропатологом, Папес обратил внимание на эмо­циональные расстройства у больных с поражением гиппокампа и.поясной извилины. Внимательно изучив то, что было тогда известно об анатомии головною мозга, он выдвинул блестя­щую гипотезу относительно нервной сети, лежащей в основе эмоций. Начальным звеном этой сети служит гипоталамус, от которого поступают сигналы для выражения эмоций (рис. 29.6). Коллатерали отростков клеток гипоталамуса направляются к передневентральному ядру таламуса и оканчиваются здесь на нейронах, посылающих волокна к особой зоне коры больших полушарий - поясной извилине. По предположению Папеса, именно эта извилина служит субстратом осознанных эмоцио­нальных переживаний; таким образом, поясная извилина рас­сматривалась как рецепторный отдел коры, к которому после переключения в таламусе приходят эмоциональные входы (по­добно тому как зрительная -кора служит корковым рецептором зрительных входов, тоже переключающихся в таламусе). От поясной извилины идут пути к гиппокампу. Папес полагал, что гиппокамп осуществляет интеграцию этих и других входов и посылает обработанную информацию к своему главному (по мнению Папеса) адресату - мамиллярным телам гипоталаму­са. На этом нервная цепь замыкается. Согласно таким пред­ставлениям, путь от поясной извилины к гиппокампу и гипота­ламусу обеспечивает связь между субъективным опытом на уровне коры и «эмоциональными» выходными сигналами гипо­таламуса.

До работ Папеса никто не мог предположить, что все эти структуры мозга образуют единую систему. В связи с этим «круг Папеса» был встречен с большим энтузиазмом и послу­жил мощным толчком для дальнейших исследований. Большой интерес вызвали представления об особой функции гиппокампа, который раньше считали одной из составных частей обонятель­ного мозга (риненцефалона), каким-то неизвестным образом связанной с обонянием. Вскоре было признано, что круг Папе­са напоминает «большую лимбическую долю» Брока. В 1879 г. великий французский невропатолог Поль Брока обратил вни-

мание на то, что поясная извилина и гиппокамп как бы окайм­ляют основание.переднего мозга. По представлениям Брока, эти краевые участки, «расположенные у входа и выхода боль­ших полушарий», подобны порогу у двери; поскольку по-латы­ни порог - Ншеп, эти структуры были названы лимбическими. Брока полагал, что они ответственны за низшие психические функции, а остальные участки коры - за высшие.

В 1952 г. ис­следователь из Йельского университета П. Мак-Лин (Мас- Ьеап), один из ведущих авторитетов в области вегетативных функций мозга, предложил называть круг Папеса и связанные с ним отделы «лимбической системой», и этот термин вошел в общее употребление.

Мысль о том, что за эмоции ответственна особая «лимби­ческая система» (подобно тому как для зрения существуют специальные зрительные пути), безусловно, весьма привлека­тельна. Однако сегодня, спустя более 30 лет после работ Мак­Лина, мы все больше осознаем, что эта красивая гипотеза входит в противоречие с некоторыми упрямыми фактами. Роль гипоталамуса и поясной извилины в эмоциональном поведении действительно была подтверждена в ряде исследований. Одна­ко значение остальных двух отделов круга Папеса - таламуса и гиппокампа - остается неясным. При удалении или стимуля­ции этих отделов у различных животных были получены раз*

личные и даже явно противоречивые результаты. Кроме того, оказалось, что и многие другие участки мозга оказывают силь­ное влияние на эмоциональное поведение. Главное место среди таких участков принадлежит миндалине.

Миндалина представляет собой комплекс взаимосвязанных клеток, -расположенный у низших млекопитающих в коре осно­вания переднего мозга, а у высших -в коре медиальной стенки- основания височной доли. В том же году, когда Папес высказал

идею о своем круге, чикагские исследователи Г. Клювер и П. Бьюси (Юйуег, Вису, 1937) опубликовали результаты опы­тов с двусторонним удалением височной доли у высших млеко­питающих (рис. 29.7). Были обнаружены пять главных эф­фектов:

1. Чрезмерная настороженность: животные беспокойны, проявляют ори­ентировочную или какую-либо более специфическую реакцию по отиошенш» к любым стимулам.

2. Гиперорализм: животные исследуют все объекты без разбора, заби­рая их в рот.

3. Психическая слепота: животные никак не оценивают то, что они ви­дят; они без разбора хватают и исследуют любые предметы, даже опасные (например, зажжеииую спичку).

4. Гиперсексуальность: у животных повышена половая активность, при­чем она может быть направлена иа самые различные объекты, даже не­одушевленные.

5. Изменение эмоций. Дикие и агрессивные обезьяны становятся после операции спокойными и доверчивыми.

Этот комплекс изменений получил название синдрома Клю- вера - Бьюси. В дальнейшем было показано, что психическая слепота обусловлена утратой неокортекса височной доли (см. гл. 31). Гиперактивность может быть частично связана с воз­буждением нейронов в области разрезов. Гиперсексуальность (вначале она была одним из компонентов синдрома, вызывав­ших наибольший интерес) носит, по-видимому, настолько не­направленный характер, что ее можно считать проявлением общей, гипер активности. И наконец, оказалось, что эмоциональ­ные изменения при синдроме Клювера - Бьюси в особенности связаны с поражениями миндалины. Вместе с тем у разных видов животных эти изменения могут быть различными. Напри­мер, кошки после разрушения миндалины становятся дикими. В некоторых работах гиперсексуальность в подобных случаях связывали с повышенной агрессивностью. Следует, однако, подчеркнуть, что экстирпация представляет собой весьма гру­бый метод,и границы повреждения, произведенного в различ­ных экспериментах, установить очень трудно. В связи с этим подобные работы не позволяют делать однозначных выводов.

При изучении функций миндалины применялось также ло­кальное электрическое раздражение. Некоторые характерные результаты представлены на рис. 29.8. Хотя эффекты раздра­жения миндалины весьма драматичны и создается впечатление, что они связаны именно с этой структурой, интерпретацию ре­зультатов затрудняет ряд неясных моментов. Например, чтобы вызвать поведенческие реакции, часто приходится раздражать миндалину многократно в течение нескольких секунд или даже минут. При этом встает вопрос, насколько далеко распростра­няется действие электрического стимула в пределах мозга.

Не исключено также, что раздражаемый участок может затор­маживаться слишком сильными токами, а возбуждение возни­кает лишь в соседних областях.

Для того чтобы выяснить функции миндалины, нужно зиать ее связи. Изучение переноса пероксидазы хрена и меченых ами­нокислот позволило нейроанатомам установить, что миндалина1 связана со многими областями мозга. Эти связи показаны на рис. 29.9. К ним относятся, во-первых, проекционные волокна" от обоих отделов обонятельных путей (см. гл. 12). Кроме того, миндалина образует связи с корой большого мозга (лобными долями и поясной извилиной), таламусом (медиодорсальным" ядром), областью перегородки, гипоталамусом; (по длинному петлеобразному пути- §{па {егттаПз - и по коротким пря­мым вентральным волокнам) и многочисленными структурами ствола мозга ([сюда относятся волокна от вкусовых путей (см. гл. 12), а также от шва и голубого пятна]. Многие из этих ком­муникаций двусторонние, так что миндалина получает сигналы обратной связи от тех отделов, к которым идут ее волокна. Следует подчеркнуть, что миндалина представляет собой ком­плекс нескольких ядер (ом. рис. 29.8). Одна из главных частей этого комплекса - кортикальные и медиальные ядра, участвую­щие в обработке обонятельной и вкусовой информации. В гла­ве 28 мы отмечали, что эта информация нужна для1 регулиро­вания пищевого поведения через связи миндалины с гипота­ламусом. Другая часть миндалины - базолатеральная группа ядер, особенно сильно развитая у высших млекопитающих. Возможно, что связи базолатеральной группы с корой и тала­мусом, а также с «септо-гипоталамо-мезенцефальным конти­нуумом» участвуют во внешних проявлениях эмоционального поведения; и наконец, вполне вероятно, что в нейронных микро­сетях различных ядер миндалины действуют механизмы мест­ной обработки информации, необходимые для, систем эмоцио­нального поведения.

Сходные исследования были проведены и. на других отде­лах лимбической системы. На рис. 29.10 представлены резуль­таты изучения поясной извилины. Эти результаты полностью подтвердили предположение Папеса: был обнаружен входной путь к поясной извилине от мамиллярных тел через передне­вентральное ядро таламуса и выходной путь к гиппокампу. Од­нако наряду с этим были выявлены связи поясной извилины со многими другими структурами. Особенна важны пути к мин­далине, субикулуму (участку коры, расположенному рядом с гиппокампом), перегородке и некоторым структурам среднего мозга (например, к верхним буграм четверохолмия и голубому пятну). Кроме того, поясная извилина связана с другими об­ластями коры, расположенными в лобных, теменных и височ-

Рис. 29.9. Структуры головного мозга, связанные с миндалиной. А. Входы миндалины. Б. Выходы миндалины. ПОЯ - переднее обонятельное ядро; ЛВЯ - передневентральное ядро таламуса; БЛМ - базолатеральное ядро миндалины; ЦМ - центральное ядро миндалины; КМ - кортикальное ядро ■миндалины; Г - гипоталамус; ДМТ - дорсомеднальиое ядро таламуса; РФ- ретикулярная формация; П - перегородка; ЧС - черная субстанция; ВМГ - веитромедиальное ядро гипоталамуса. (Вгойа!, 1981.)